" Дорога" Александры Бруштейн

[Мадам Н. Д.]

Сколько раз я перечитывала эту книгу- уже и не сказать! И вот снова, перебирая в очередной раз библиотеку, наткнулась на нее- и вновь зачиталась.
Это- моя любимая детская книга " Дорога уходит в даль" Александры Бруштейн.
Сегодня я хочу рассказать и о книге, и о ее авторе.

[Мадам Н. Д.]

Александра Бруштейн.
Она прошла революцию и войну, пережила потерю мужа и сына, страшную гибель отца. Лучшую свою книгу, которой зачитывались многие поколения советских детей, она завершила, будучи 80-летней, абсолютно глухой и почти слепой, надиктовывая главы секретарю.
Но в этой книге по страницам скачет, смеясь, живая девочка, совершенно не постаревшая за последние многие десятки лет.

У трилогии «Дорога уходит в даль...», написанной в конце 50-х годов прошлого века, до сих пор множество почитателей и даже фанатов, хотя современные подростки об этой книге уже почти не знают.

Для тех же, кто взрослел в позднем СССР, она была больше, чем просто чтением. «Дорога уходит в даль...» была одной из тех книг, по которым безошибочно определяли «своих» — цитатами из неё обменивались, как паролями.

Почему же эта история стала такой невероятно популярной? Откуда в СССР 70-х — 80-х годов прошлого века возник такой горячий интерес к судьбе еврейской девочки, взрослеющей на рубеже столетий, на границе польской, белорусской, русской и еврейской культур?

На этот вопрос нам и придется ответить.

[Мадам Н. Д.]

Будущая писательница родилась в 1884 году в Вильно, став первым ребенком врача, писателя и гуманиста Якова Выгодского и Елены, дочери театрального врача Семена Ядловкина.
Её отец был одним из докторов-подвижников, которые стремились в первую очередь помочь пациенту, не выясняя национальности, политических взглядов и финансового положения больного.
Выгодского приглашали к самым богатым и знатным пациентам Вильно, а он успевал и работать в городской клинике, и помогать неимущим.
Бруштейн вспоминала: отец уставал так, что у него тряслись руки, и матери приходилось резать ему еду.

И Саша, и появившийся через несколько лет сын Семен, воспитывались на живом примере, как надо относиться к людям, как помогать им — искренне и бескорыстно. Семья Выгодского была одним из центров, вокруг которых собиралась городская интеллигенция, там говорили о книгах и концертах, спектаклях и картинах, и, конечно же, о политике.
При том, что Вильно процветало, нищета в бедных кварталах царила ужасающая.

Описание несчастной Юльки, обезножевшей из-за запущенного рахита — картинка, списанная с реальности, тысячи таких Юлек умирали от инфекций, авитаминоза и недостаточного питания. А врачи лучше других видели, как живет народ. Неудивительно, что Сашу "потянуло в революцию": ещё обучаясь в женском институте, она присоединилась к организации помощи заключенным и ссыльным, учила рабочих читать и писать.

[Мадам Н. Д.]

Неожиданно для всех. в 17 лет Саша вышла замуж за 28-летнего доктора Сергея Бруштейна, уже тогда известного физиатра. "Встретил девочку — удивительную. С этой — не заскучаешь..." — так писал он о жене.

Ни замужество, ни рождение двоих детей-погодков (сын Михаил впоследствии стал главным инженером на фабрике "Красный октябрь", дочь Надежда создала знаменитый ансамбль народного танца "Березка"), ни даже усиливающаяся глухота, не помешали ей продолжить образование — перебравшись в Петербург, она окончила Бестужевские курсы. Побывала и за границей — во Франции, заочно любимой по рассказам гувернантки, в Цюрихе, куда съезжались все уважающие себя революционеры.

[Мадам Н. Д.]

После 1917 года Александра Бруштейн с неиссякающим энтузиазмом бросилась строить новое общество.
Только в Петрограде она открыла 117 школ и кружков по ликвидации безграмотности. Написала более 60 пьес для детей и юношества — оригинальных и переложений классиков, от Диккенса до Сервантеса.
Пьесы пользовались успехом, впрочем, не слишком громким.

В целом судьба Александры и её близких по тем временам складывалась удачно — её печатали, хвалили, муж возглавлял Государственный институт физиотерапии, сын изобретал новые рецепты конфет, дочь ставила сольные номера в театре.
Никто не пострадал от репрессий, никого не притесняли.

Но ничто и не предвещало, что вполне заурядный драматург вдруг станет автором удивительной книги.

[Мадам Н. Д.]

Судьбы семьи изувечила война. В 1941 году после оккупации Вильно-Вильнюса погибли отец и мать Саши — Яков и Елена Выгодские. Сын Михаил трудился в тылу, напряженная работа вызвала тяжелую болезнь сердца. Дочь Надежда с фронтовой бригадой гастролировала на передовой и уцелела чудом. Муж возглавил кафедру физиотерапии в Новосибирске, в эвакуации, и через два года после Победы тоже скончался от сердечного заболевания.

У самой Александры Яковлевны тяжелые переживания «ударили по глазам» — почти глухая писательница начала стремительно терять и без того слабое зрение. И... стала работать ещё больше.

В 1936 году Александра написала пьесу "Голубое и розовое" о судьбе девочки-гимназистки из Вильно Блюмы Шапиро, но это были лишь наброски, история, каких много.

[Мадам Н. Д.]

Первый том трилогии "Дорога уходит в даль" опубликовали в 1956 году.
И книга за считанные годы сама, без рекламы или раскрутки, обрела всесоюзную популярность.
В сообществе "Люди книги", посвященном "Дороге...", приводится рассказ о встрече журналистки с молодыми пограничниками на Баренцевом море. Узнав, что столичная гостья знакома с самой Бруштейн, солдаты засыпали её вопросами, желая узнать поподробней — как выглядит их любимая писательница?

"Она не сгорбленная, как можно было бы предположить, — начала я рассказ о „бабе Шуре“. — Она говорила мне, что в институте, где она училась, классная дама била девочек линейкой по плечам, если кто-нибудь из них горбился. Ну, во-вторых, их сызмальства учили танцевать, они занимались балетным станком, а там главное требование — держать спину! А не держишь — опять получай линейкой по плечам! Так она и „держит спину“ всю жизнь".

[Мадам Н. Д.]

В чем секрет популярности книги?
Конечно же, это "роман воспитания", каких много было в советской литературе — "Кондуит и Швамбрания", "Республика ШКИД", "Белеет парус одинокий" и т.д.
Но в рамки классической детской литературы это произведение не умещается.
Поэт Дмитрий Быков в статье о "Дороге" назвал её "книгой без правил".
Внежанровой, вневременной, не имеющей гендерной ориентации и возрастных ограничений.
Читать о Сашеньке Яновской, её папе и маме, няньке Юзефе, подругах по гимназии, докторе Рогове, торговке бубликами Хане, безногом художнике, летчике Древницком и других — интересно и детям и взрослым, и мальчикам и девочкам.
Бруштейн удалось создать живую картину Вильно конца XIX века, она рассказывает о своем городе с теплом и нежностью.

[Мадам Н. Д.]

Для неё важно всё — золотые бока бубликов, пересыпанный солью лед, в котором мороженщик держит своё "сахарно морожено", страшный павиан Кузьма Иваныч, свирепый попугай, усмирить которого можно было, лишь поставив лапами на полированный рояль.
Серебряный голосок подруги Юльки, "рыжий вор" Ваць, ворчливые сетования Юзефы, пастилки Поль, лечащие от всех болезней.
Уроки мужества, честности и доброты, которые жизнь подбрасывает каждый день.
"По дороге на костер смотри себе под ноги — не толкни старую женщину, не урони на землю ребенка, не отдави лапу собаке..."

[Мадам Н. Д.]

Бруштейн изумительно точно понимает детскую психологию, описывает переживания и поступки Сашеньки так, что они вызывают сопереживание у читателей.
Кому из нас в детстве не хотелось стать героем, истребить несправедливость, встретить настоящих друзей?

Бруштейн работает на контрастах — капризные дочери фабриканта и милая дочь поденщицы, романтическая глупышка фрейлен Цецильхен и мудрая, справедливая Поль.
Её герои не прямолинейны — они сомневаются, колеблются, выбирают. Достаточно вспомнить тюремного врача, фон Литтена, Мелю Норейко и Тамару Хованскую, да и поступки самой Саши не всегда однозначны.
Папа велит ей "никогда не ври", но в институте ей приходится лгать, чтобы выгородить подруг.
Описание ненавистных преподавательниц, их внешности, реплик и выходок — жестоко, хотя, скорее всего, и честно.

[Мадам Н. Д.]

Конечно же, книга не избежала расхожих штампов советской литературы тех лет. Достаточно вспомнить толстого фабриканта Владимира Ивановича, неприятного ксендза Недзевецкого, карикатурную госпожу Норейко.
Но и им Бруштейн находит противопоставление — корректный адвокат Карцев, добрый ксендз Олехнович, великолепная полковница Забелина.
Книга словно говорит: все люди разные, везде можно встретить хороших, и даже скверный человек порой способен на доброе дело.
Людей судят по их поступкам, но не по факту "богач, нищеброд, интеллигент, невежда, жид, кацап".
Если говорить об учебнике гуманизма и здоровой толерантности, "Дорога" была бы идеальным кандидатом на роль такого пособия. Но и этим её достоинства не ограничиваются.

Все события, описанные в книге, достоверны, большинство её героев жили на самом деле. Бруштейн рассказывала о том, что видела и слышала, не позволяя себе неправды даже в мелких деталях.

[Мадам Н. Д.]

Атмосфера конца XIX века, ощущение грядущих глобальных перемен, шагов новой эпохи передано безукоризненно.
Читая, что чувствовали люди, впервые в жизни увидавшие, как живой человек на воздушном шаре поднимается в воздух и летит, свободный как птица, переживаешь вместе с ними невообразимое чудо полета.

"Дорога" звенит, трещит, журчит, каркает и хохочет — автор владеет языком, передавая не только особенности речи каждого из персонажей, но и звучание происходящего.
Но самое главное — произведение, извините за пафос, задает нравственные ориентиры, учит быть честной с самой собой и окружающими, храброй, стойкой, преданной друзьям, нетерпимой к порокам и милосердной к несчастью.

[Мадам Н. Д.]

На юбилейном вечере, посвящённом 80-летию Александры Бруштейн, большой зал Дома литераторов не вмещал всех желающих. Говорят, вместо 700 человек поздравить писательницу пришло полторы тысячи. Любовь Кабо вспоминает:

Мы с Фридочкой Вигдоровой сидели на одном стуле. Фрида потом напишет Александре Яковлевне: «Никогда не видела зала, который был так полон любовью. Зал, готовый взорваться от любви. А мне от любви к Вам все время хотелось плакать...»

Александра Яковлевна была растерянной, взволнованной, то ли плачущей, то ли смеющейся — издали, из зрительного зала, не разберешь. А зал веселился, хохотал, аплодировал. Юбиляршу приветствовали Леонид Утесов и Сергей Образцов, звучал записанный на пленку голос Корнея Чуковского: «Вы старая-престарая старуха...», и, словно полемизируя с Чуковским, стихи Самуила Маршака — десятилетней давности, написанные еще к прошлому юбилею:

Пусть юбилярша,
А. Я. Бруштейн,
Намного старше,
Чем Шток и Штейн,
Пускай Погодин
В сынки ей годен,
А Корнейчук
Почти что внук...
Однако все же, —
Как у Жорж Занд, —
Что год — моложе
Её талант...

В ответной речи на своём 80-лети Бруштейн скажет удивительные слова:

«Когда сегодня здесь говорили, я все думала — о ком это они говорят? В чем дело? Кто это? Какая замечательная старушка! Умная, талантливая, чудесный характер... И чего-чего только в этой старушке нет. Я слушала с интересом... Товарищи! Я, конечно, трудяга, я много работала, мне дано было много лет... Но сделанного мною могло быть больше и могло быть сделано лучше. Это факт, это я знаю совершенно точно... Смешно, когда человек в 80 лет говорит, что в будущем он исправится. А мне не смешно. Я думаю, что будущее есть у каждого человека, пока он живет и пока он хочет что-то сделать... Я сейчас всем друзьям и товарищам, которые находятся в зале и которых здесь нет, даю торжественное обещание: пока я жива, пока я дышу, пока у меня варит голова, пока не остыло сердце, — одним словом, пока во мне старится „квартира“, а не „жилец“, — до самого последнего дня, последнего вздоха...»

[Мадам Н. Д.]

"Лебединая песня" Александры Бруштейн, написанная в 80 лет, под конец жизни, прозвучала так громко, что не всякому соловью впору.
Произведение, выпущенное в 1956 году, переиздают до сих пор. Можно лишь пожелать книге долгой жизни — и вновь ее перечитать!
Спасибо вам, Александра Яковлевна, из неспокойного XXI века — дорога уходит в даль!

[Мадам Н. Д.]

А вы читали эту книгу? Если Да- каково отношение к ней? А если НЕТ- хотите ли прочитать? Напишите.

[asparagus]

Побывала и за границей — во Франции, заочно любимой по рассказам гувернантки, в Цюрихе, куда съезжались все уважающие себя революционеры.

Вот такие эпизоды поражают, еще у Катаева в "Белеет парус" тоже есть круиз по Средиземному морю.
Бедно жили, а домработницы-гувернантки обслуживали, поездки заграницу всей семьёй - не проблема, дачу на лето снять само-собой разумеется.
У нас сейчас провинциальный врач или учитель может поехать во Францию или Швейцарию? Смешно.

Книгу любила в детстве, сейчас, конечно, по другому акценты переставила, считаю, там много сказочного (особенно в продолжениях).

[Мадам Н. Д.]

Побывала и за границей — во Франции, заочно любимой по рассказам гувернантки, в Цюрихе, куда съезжались все уважающие себя революционеры.

Вот такие эпизоды поражают, еще у Катаева в "Белеет парус" тоже есть круиз по Средиземному морю.
Бедно жили, а домработницы-гувернантки обслуживали, поездки заграницу всей семьёй - не проблема, дачу на лето снять само-собой разумеется.
У нас сейчас провинциальный врач или учитель может поехать во Францию или Швейцарию? Смешно.

Книгу любила в детстве, сейчас, конечно, по другому акценты переставила, считаю, там много сказочного (особенно в продолжениях).

До революции хорошие врачи были довольно обеспечены, и семью содержали, и прислугу. Поездки за границу тоже не были проблемой, вот Ульянов жил в Швейцарии годами, хотя официально нигде не работал.
Ну а про сейчас промолчу. Хотя при СССр трижды за границей побывала, хоть и в группах, но смогла и Финляндию, и Сирию посмотреть, про Болгарию уже не говорю. Сейчас тоже это возможно- только денег много надо.

[asparagus]

Мы с Фридочкой Вигдоровой сидели на одном стуле. Фрида потом напишет Александре Яковлевне: «Никогда не видела зала, который был так полон любовью. Зал, готовый взорваться от любви. А мне от любви к Вам все время хотелось плакать...»

А Фрида ей родственница что ли, не могу понять? Вроде фамилии одинаковые, кузина может?
У неё и свои неплохие книги.

[asparagus]

Ну а про сейчас промолчу. Хотя при СССр трижды за границей побывала, хоть и в группах, но смогла и Финляндию, и Сирию посмотреть, про Болгарию уже не говорю. Сейчас тоже это возможно- только денег много надо.

Вот о чем и речь. Поэтому во взрослом мироощущении по другому воспринимаешь и книгу, и все эти псевдомилосердные чувства близящихся перемен, а на самом деле конца действующего мира.

[Мадам Н. Д.]

Мы с Фридочкой Вигдоровой сидели на одном стуле. Фрида потом напишет Александре Яковлевне: «Никогда не видела зала, который был так полон любовью. Зал, готовый взорваться от любви. А мне от любви к Вам все время хотелось плакать...»

А Фрида ей родственница что ли, не могу понять? Вроде фамилии одинаковые, кузина может?
У неё и свои неплохие книги.

Фрида Вигдорова- советская писательница. Книги во многом похожи на Бруштейн, даже название совпадает. Я ее читала, но она мне меньше понравилась.